Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

— Уже «комиссар»? Вы меня только «Миледи» окрестили, — пришла в себя главная женщина.

— Да, но это при том условии, что я — кардинал. А условия игры изменились, когда последний из заседавших ныне затворил за собой дверь. Теперь у нас новые роли. Я — «красный командир», к тому же раненный, и командование сдаю комиссару.

— Конечно, здорово. — Елена Юрьевна прищурила глаза и взяла ироничный тон. — Роль мне знакома. Я уже была комиссаром студенческого отряда. На картошке. Когда наш мальчишеский отряд спивался и на работу не выходил, отдувалась я и несколько комсомолок, и на поле, и на ковре у декана. И даже перед корреспондентом радио.

— Типа того, родная моя комиссарша. Типа того, — сказал Янович с придыханием и добавил, пробираясь взглядом на самое дно комиссарской души Елены Юрьевны. — «Икару» предстоят тяжёлые времена. Не стану скрывать, возможно, и я лишусь собственности. Но… поэтому хочу восстановить справедливость. Хоть одно доброе дело — доброму человеку. Да.

— Что-то у меня до ваших шуток ума не хватает, — сказала Елена Юрьевна, приподнимаясь со стула. Глаза её заблестели тревогой.

— Вы правильно поняли. Всё без шуток. И, возможно, гораздо серьёзнее. Будущее «Икара» с этой минуты в ваших руках. Что зависело от меня — всё исполнено. Сохраните «Икар», Леночка. Вот моя последняя просьба.

— Валерий Леонидович, что происходит? Если «всё так серьёзно», отчего вы только что смеялись, заигрывали с какой-то Мариной по телефону? И… вообще, говорите так спокойно?

— Мариной? Ах да, кажется, заигрывал. Но не в этом дело. Дело в том, что всему приходит конец. В этом мире всё конечно. Вот и я карьеру заканчиваю. Всё тленно — и богатства мои истлели. Кончилась моя власть… но не жизнь. Властью и богатством я по горло сыт. А вот пожить не успел. Этой ночью понял. Момент истины, в таком роде что-то… Теперь вот, рождаюсь в новую жизнь. И пока всё по плану — этому и радуюсь. И ничего другого мне не надо.

— Аа-а… — ответила Елена Юрьевна, поднимая брови, выщипанные стилистом. — Валерий Леонидович, вы бросаете меня на произвол судьбы?

— Нет… Ну какой произвол? Я передаю… передал вам эстафету. Руль от «Икара». Держите его крепче. Ваше время пришло, поверьте. Я — выбит из седла.

— И я теперь капиталистка?

— Да. Во всех смыслах.

— Странное ощущение. И капиталистка, и комиссар… как-то не складывается.

— Прошу, только не презирайте меня, что бы ни случилось. Обещайте, я настаиваю.

Под ярой силой директорского взгляда Елена Юрьевна почувствовала себя Снегурочкой в лучах Ярилы.

— Разве я могу вам отказать? — сказала она и коснулась напряжённого плеча Валерия Леонидовича. — Вы спасли моего мужа, семью. Как я могу презирать вас? Что бы ни случилось.

Янович взял и поцеловал её руку. И Елене Юрьевне показалось, что он прощается. Как перед боем. Идёт на верную смерть. От этих мыслей, взволновавших чувства, на её глаза накатили слёзы. Непростительная слабость для главной женщины крупнейшего в республике предприятия. Впервые в истории «Икара» Елена Юрьевна на работе обнажила душу и разрыдалась, сбросив кожу главной женщины. Директор так и не выпустил её ладонь. Стиснул покрепче и прижал к груди, как последнюю надежду. В это мгновение она поняла, что пребывает в одном духе с этим человеком, что обречена, что исполнит его волю, как высшую, божественную.

Они вместе вытирали слёзы и запихивали в портфель лаваш из свитера профессора Дятловского и галимых документов. Каждый листочек из начинки шерстяного лаваша тянул за собой ту или иную статью Уголовного кодекса. Но, к счастью, у главной женщины в кармане широкой юбки оказалось две зажигалки, которые она на лестничном пролёте изъяла сегодня у курильщиц, не сдавших вовремя платёжки в бухгалтерию. Две дышащие огнём коробочки отправились в портфель, вслед за мохнатым лавашом. А завершила композицию утрамбованных вещей плоская бутылка водки из закромов второго зама, которая до треска натянула старую кожу директорского портфеля.

Из кабинета они вышли под руку. Глаза Елены Юрьевны пылали желанием снести голову любому, кто осмелится остановить её директора. Поэтому секретарша не произнесла ни звука, а впялилась в пустой монитор, изображая сосредоточенность на лице.

Гацко заметили не сразу. Он, как мокрый воробышек, сидел под дверью и не чирикал. Только покрасневшие уши выдавали в нём гнев, который после совещания он гонял по своей кровеносной системе.

— Ты куда, Валерик? Опять уходишь? Погодь, — чирикнул воробышек и слетел со стула.

Елена Юрьевна приготовилась стукнуть его портфелем прямо по заросшей лысине, но Янович нежно остановил её, обняв за плечи.

— Да, ухожу, понимаешь, спешу, у меня семейные страсти разгорелись, ну ты же в курсе, Миша у вас ночевал. Что объяснять. Всё плохо, детей забросил, надо спешить замаливать грехи. Сейчас приказ подписываю о твоём и.о. — и погнал, — сказал Янович с теплотой к другу и кивком указал главной женщине на выход. Елена Юрьевна отличалась тем, что понимала своего босса по глазам.

Она читала мысли, видела причины и зрела в корень сразу, не напрягая извилины. На работе она слыла экстрасенсом, некоторые замечали, что от её нечаянного взгляда подкашиваются ноги и падают из рук предметы, будь то чашка или степлер. Она вполне могла выдать себя за ведунью или мага или стать великой учёной, если бы получала удовольствие от взращивания тщеславия. Но она должна была любить и жертвовать, отдавать себя кому-то целиком, до последней капли: мужу, дочери, работе, старикам из приюта, который спонсировал «Икар», бездомным котятам и пострадавшим из телевизора. На счета с просьбой о помощи, которые попадали ей на глаза, мгновенно падали деньги из благотворительного фонда «Икара», который она же и организовала в первый год работы.

И сегодня сердце главной женщины уловило сигнал SOS, который отстукивало сердце любимого директора. Она откликнулась, потому что по-другому не могла, потому что она была такой.

Елена Юрьевна, конечно, послушалась его и вышла из приёмной, но остановилась по ту сторону стеклянной двери и ждала, когда же появится директор, чтобы проводить его до машины и сказать ещё что-то важное, напутственное и заглянуть в его глаза.

— Я отказаться хочу! У меня тоже проблемы семейные, — чирикнул воробышек и превратился в хищного зверька с обиженным взглядом. Хохолок над лысиной по-петушиному приподнялся, ноздри побелели. Если бы Янович понимал язык дикой природы, то устрашился бы наверняка, но он улыбался и открывал входную дверь своего кабинета, пренебрегая угрозой распалившегося самца. Директор ногой отправил пузатый портфель в открытую дверь и одним движением руки туда же запихнул Саньку. Директорская улыбка запечатлелась в стеклянных стенах приёмной и многократно отразилась в прозрачности офиса. Ни одному сотруднику в голову не пришло, что он покушается на жизнь своего зама, тем более поступили две новые темы для обсуждения: новый джип шефа с бумажными номерами и бегство Александра Ильича.